Борис Кутенков — стихи

Поэт, литературный критик, культуртрегер. Родился (1989) и живёт в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького (2011), учился в аспирантуре. Редактор отдела культуры и науки «Учительской газеты» и отдела эссеистики и публицистики интернет-портала «Textura». Основатель и ведущий литературно-критического проекта «Полёт разборов». Автор четырёх сборников стихов. Стихи публиковались в журналах «Интерпоэзия», «Волга», «Урал», «Homo Legens», «Юность», «Новая Юность» и др., статьи – в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Вопросы литературы» и мн. др. И ЗОВЁТ ЧЕЛОВЕКОМ БЫТЬ *** …приснись мне, говорит, побудем человеком Николай Васильев Марку I. так давно говорим, что в глазу – ни дороги длинной; то ли что-то сильнее нас и важнее сна, то ли новый иврит над евангельской всплыл равниной, то ли болью в плече породнившая нас блесна; то ли клятый двадцатый тебя подарил у края: всё ломая, с ковидной метелью в окно влетел, да и музыка та – вся галимая, низовая, та, что в уши соседям, – будь славен её предел, отобравшей полёт – и ни промелька, ни возврата, закрутившей небедную лизу в людском огне; только правда дистанции – в тёмных глазах у брата, только правда о верности – на непролазном дне, на которое – сколько там? – будто нельзя, но можно; через горсть – в это белое пламя – ещё, ещё; словно вся слепота – в осторожной ладони божьей, опустившейся на плечо. II. так давно говорим, что свет различимей военкомата: словно зренье твоё – моё, но отчётливей во сто крат; среди сотен близнечных лун осознать не певца, а брата, и зовёт человеком быть – ну, немного побудем, брат; держит выправку напрямик перед снегом ночной тарковский, словно голос мог быть моим, но цельнее – из тех зеркал, что и зёрна стыда чисты здесь, на кухне черноголовской, и в обличьях себе верны, и неважно, кого искал. после смерти я выйду в сон, в тишину твоего синая, чтобы в белое прокричать седаковой родного дна то, как в яблоке пополам эта рана горит сквозная; то, как музыка из неё – берег, бабочка и блесна; ну а ты – умещай в горсти это белое и стрекозье, чтобы вырвалось из границ, стало пламенем одному, опалило твои кусты, озарило твои предгрозья, и обратно, туда, где всё, – в малых бед родовую тьму, где ни зренья, ни кухни той – лишь клеёнчатый зов тетради, где колдует один ламарк над таблицей подземных вод, где двадцатый – как страшный сон, и познавшие ум во аде возвращаются навсегда – слышишь, плачут, зовут; зовёт. III. так давно говорим – обновляемых тысячу лет, что не снилось лч в дневниках недочитанных деда, и надмирный горит, горловой прорезается свет в стороне от возвратного света – там дрожит магелланово облако стеклосетей, и разносится вой от ижевска до пыльной алушты; ну а ты позвонил, загрустивший в погоне тесей, чтобы стало на десять оттенков сложней и светлей, словно выстрел разбуженной дружбы; где гулял аронзон – там нерайское всходит гнильё, сладковатый разносится фейк без фамилий и отчеств; ну а ты позвонил в неполётное сердце моё тем февральским – и вечен близнечный театр одиночеств с остановкой на сон – будь же сладостно имя её. я стою там, где в горле распиленном слышится слом, где двадцатый начистил каталки свои до бурлеска, и над лесом горящим, на леске протянутым днём восстаёт убежавший отшельник, и вечно при нём пламя, форточка и занавеска; а наутро – поодаль соседи – дымит и дымит: в бранном слове – земля, но рассеянно в доме и чисто. не спеши – это я, а не кто-то, не прежний иврит. это сердце моё. это сердце моё говорит с новым именем евангелиста. Череповец, 02 – 05.12.2020 *** Памяти Вячеслава Памурзина свистяще говорил как мучил родовой хиппушницу-страну озноб из девяностых так сильно полюбил как будто над Тобой базаровский гештальт в невыразимых звёздах один горячий луч над смутным пацаном который ничего ни райтера ни спичей так может лишь потоп им не спасённый дом и жизнь так любит смерть в огне болящей спички поговори со мной чей выносим кимвал пока ещё пока меж слюдяных и сучьих но небо всё острей как ты его назвал не роджер не хиппарь а просто гаджет в тучах земля привет земля ты твёрд или не твёрд несу себя живым так если кратко братка и галичевский миг тех карнавальных морд вдруг ясностью обдаст за вечность до припадка так хлопнуть за собой как мог один денис кульбитом для земли чтоб различила сына а для других в салат на бис ещё на бис и бешеный ноябрь и голубая глина Череповец, 08.12.2020 *** Николаю Васильеву где жизнь убывает, где ты убываешь, не весь, но – дерево полурассвета, но – ветви без денег там женщина входит, проснись поскорее, я здесь огнём заблудившимся, чёрным трудом запределья в ней птица дрожит соловей и трава-чистотел и тайна горит мизогина в небесном июне смотри же на голое небо, как я посмотрел отплытия прежнего, нового сна накануне на стебле качается, стебле тончайшем, слепя в тебе полутёмного ницше сквозь белые блики и так говорит: всё равно потеряю тебя, вся правда – о дереве страшном твоя, двуязыкий ты – ветви больные, ты – ад замерзающий, спи, закончено время, оставлены долгие крики вся правда твоя – не со мной, в этой страшной степи, вперёд, говори, говори же, известкоязыкий себе – недоделанный космос неспящих обид другим – перелёт новогодний, легко и недлинно и слово её прибывает в тебе и горит как высшая тяга на ёлке последний кульбит цветы и горячая глина Череповец, 10.12.2020 *** Как выстрел неспевшего рта, как тот аронзоновский рай, коснулся, легка теснота, билет, говорит, передай Творцу этой чёрной горы, и бьёт перегарищем в нос: быстрее, я здесь до поры – в больной перебранке стрекоз, в трамвайном аду языка, в депо небольшого ума; бери, или хочешь тычка, отдам, говорит, задарма, держать не могу, просто швах; отдашь, говорю, не нуди: в кровавых ташкентских горах Ты – свет огнемётный в груди, бессмертья амбре впереди и раны поющей огонь; постой, придержи, наследи подошвами, делом, затронь хоть душу о ком-то в дыму, хоть душу в аду ни о ком; дай руку, прильну, обниму, отвечу горящим виском за смерти, что нет, не отвёл, за стреляной музыки гнёт; куда ты с подножки, орёл, бегу, упорхнёт, упорхнёт. Череповец, 12.08.2020 *** Это – человек в другой стране, с жадным google searching-oм на дне, ждущий, как ведут во сне застольном разговор весёлый обо мне: Божий блог о невеликой верности, крошки разлетаются с поверхности, вместо древа белого горящего – крона в чуть дымящемся окне. Это – напрямую ни гу-гу, разговор о страшном «не могу», с удочкой неправильного смысла человек на верном берегу: вместо разговорной, полуустной – вдвинет угль о вечном «никогда», чтобы в жёлтой тьме обериутской замерло животное «беда», долго не проснулось обо мне: в смерти – мать и голова – в огне; два проклятья – «личико» и «времечко» – в адрес тех, на каменной стене. Череповец, 08.08.2020
1 комментарий
Добавить комментарий

УТРО 1. Нагретая смыслом ладонь одиночества. Горка сахарного песка перед кофейною чашкой. Мельхиоровой ложкою оказанные кофе…
Читать дальше

"...Читая стихи Владислава, попадаешь в новую реальность, созданную удивительным современным способом... " (Юлия Малыгина) "...Многие стихи Владислава звучат,…
Читать дальше

"...Стихи Вадима умеют смотреть в быт, но при этом оставаться невыразимыми..." (Юлия Малыгина) "...В стихах Вадима композицию запускает…
Читать дальше

По словам Андрея Родионова он родился в пятницу 8 января около полуночи, и знаменательно, что день его 50-летия…
Читать дальше

Родился в Киеве (1971 г.), в 1989 г. вместе с семьёй эмигрировал в Америку (Нью-Йорк). Закончил Бруклинский Колледж…
Читать дальше
Стихи Бориса очень личны.
___
Возвышенны и чисты.
Стройность, гармония…
Неприступность, наверное..
___
Когда Борис читает, нужно умолкать и закрывать рот.
Глаза широко сами открываются.
___
Наверное, Борис тайный посланник из Серебряного века.