"...Стихи Вадима умеют смотреть в быт, но при этом оставаться невыразимыми..." (Юлия Малыгина)

"...В стихах Вадима композицию запускает нечто, вроде сердечного спазма..." (Ростислав Русаков)

АЛМАЗ
 
Один раз в год, обычно летом, 
нам привозили антрацит.
Зилок, подмаргивая светом,
ссыпал блестящий дефицит.
Его до кровяных мозолей
таскала бедная семья,
а мы с отцом рвались на волю,
в пивнушку - он, на речку - я. 
Но бабке с мамой не дремалось, 
я – насыпал, батёк – носил,
руками, пляшущими малость, 
он папиросы потрошил. 
И в перекурах, всё же вмазав, 
рассказывал, задрав трико, 
что угли плавятся в алмазы, 
но только очень глубоко. 
Тахикардит, кардиограмма… 
Покоя нет у пацана, 
кусок, не меньше килограмма, 
я закопал полметра на. 
И чётко помня про давленье, 
и чтоб уже наверняка, 
я сверху положил на землю
пять килограмм известняка. 
 
ПОДЛЕТОК 
 
Фюзеляж из сорго,
из картона крылья.
Звёздчатым узором
самолётик крыл я.
Высокό – высόко
крестит это небо,
сорок лет как сроку,
справа да налево.
Зазвенят нервюры –
струны сухожилий,
загудят эпюры
внутренних усилий.
Выполощет ветер
маленькое счастье,
солнце обесцветит –
надо возвращаться
в ту страну, где птицы
чертят воздух звонко,
где стрекочут спицы
в колесе орлёнка,
где другой подлеток
выпустит однажды
из железной клетки
самолёт винтажный.
 
ПОКОЛЕНИЕ «Х»
 
Раз – и слетели цветные очки.
Мальчик смеётся, сиреневый мячик
по репродукции весело скачет,
мел потолка выжигает зрачки.
Два – поменяются лица и действа,
левобережен убогий приют,
вороны ворона не заклюют –
главный закон уходящего детства.
Три и четыре – память жива,
вновь оловянно упрямы славяне,
плавятся в очередном «недостане»,
плещет, плывёт над страной синева.
Вечером/утром угрюмый народ
[капреализм, эм-би-о, ки-пи-ай,
пять алкорамок, охранников хай] 
выплюнет/примет мегазавод.
Шесть – заржавела стальная звезда.
Семь – никого. Ничего. Никогда.
 
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
 
Тот, кто меня лечил, –
небыль давно.
дано:
нынешние врачи,
кислое невино.
я накрываю стол,
и улыбаюсь им,
над головой – о/лимб,
на перикарде – с/кол.
плохо ли хорроршо,
вьётся просновка-нить,
за запятой – казнить,
синтаксис предрешён.
с/к/ука январь скулит,
двадцать восьмой приход,
вымокшая лилит
мокрый неснег жуёт.
в городе нет людей,
в марте ничьи ручьи,
первый весенний день. –
той, что не излечил.
 
ЗОЛОТОПОГОННИКИ
 
Были белые, сказы ровные.
Были – белые, стали – кровные.
Стали – красными, озверелыми,
да в тридцатые – под прицелами.
На мундирах их – сплошь отверстия,
Перекрасились – не отвертишься.
Пуля вылетит ловчим кречетом,
кумачовое солнце нечетом.
Ветер носит пыль – золотой опал,
белый конь издох, следом красный пал.
 
СМЕШНАЯ ЖИЗНЬ
 
Всё повторится через сотни лет:
любимые, стихи, простое слово.
Я не был этим миром зацелован,
смешная жизнь, летящая на цвет,
запутается в астромагистралях,
безлюдных, световых, мистральных,
на перекрёстках старых и сверхновых,
в причудливых и сальвадорных далях.
Вселенная, не слушай этот бред!
А Вильфанд прогнозировал весну,
а Воланд обещал парад планет,
я постараюсь, я не обману,
я обещаю выжить зимним летом,
найти листву и поднести к лицу,
и ощутить сиротство – дар поэтам –
у одиночества в глухом лесу.
 
ОТЕРХАН 
 
Матыра с Байгорой – две речки –
меня с рождения вели,
мальчишки – афрочеловечки
там ловят раков на мели,
там длинноногие девчонки
играют солнцем в волейбол,
и мама голосом трезвонким
зовёт меня за скромный стол.
Я вечером неслышно юркну
домой – неоднократно зван,
и бабка ласково мне буркнет:
«Ну, настоящий отерхан».
 
СВЯЗЬ
 
Бывают дни, когда замрут секунды. 
в людском потоке, всуе, торопясь, 
ты забываешь, кто ты и откуда. 
теряешь связь. 
 
и режут слух отточенные речи. 
летит, летит последний лепесток. 
и чей-то сын, ужели человечий? 
назначит срок. 
 
и стрелками гремя, отмерит время –
иной лимит оплаченных минут. 
ты вспомнишь имя, вспомнишь род и племя. 
и дни пойдут. 
 
АСТЕРОИД 4556
 
Ну вот и лето на исходе, 
сырой роман, избит сюжет, 
и никого на свете нет, 
и ничего не происходит,
так падает на лист слеза, 
непоправимо, безвозвратно, 
и не вернуть её обратно, 
и не вернуть того, кто за. 
За озером кровавый чад, 
жираф изысканный, и Чад, 
там август лечит, август плачет, 
и птицы жалобно кричат.