Когда-то очень давно один мой давно уже ушедший старый друг так сказал о моих тогдашних стихах: «Старичок, тут два варианта: либо это этап, либо это диагноз».

И дело не в том, хорошие это были стихи или плохие. Кстати говоря, те мои стихи были безбожно плохи, а у наших поэтесс стихи хорошие. Но дело в том, что стихи – это, строго говоря, не только стихи, а что-то ещё. И вот это что-то ещё мне не нравится. А из-за того, что стихи хорошие, оно мне ещё больше не нравится. И из-за того, что в этом есть то, что мне нравится, мне это ещё больше не нравится.

В жизни большинства людей рано или поздно наступает момент, когда человек перестаёт интересоваться самим собой и успокаивается. Но у  некоторых этот момент не наступает до самой смерти.

Когла-то, не так давно, мы с моим китайским другом, профессором Гю Юем из Тяньцзиня, обсуждали проблему лирического героя, в частности, в китайской поэзии, особенно, старой. Гу Юй считает, что лирический герой, конечно, всегда есть, но он бывает скрытый, то есть скрывается, не показывается. А вот в русских переводах китайских стихов всё время вылезают личные местоимения, которых нет в оригинале. Конечно, это связано с особенностью грамматики языка, а также менталитета, но ещё и с особенностью поэзии.

С тех пор я внимательно слежу за этими самыми местоимениями в стихах – и чужих, и своих, и бью себя по рукам, когда обнаруживаю, что, забывшись, вывожу в стихах эти самые личные местоимения. Прежде всего, конечно, местоимение «я».

Так вот, у Гелии в 11 стихотворениях 28 раз встречается местоимение «я». У Дианы – тоже в 11 стихотворениях – 44 раза. И это я ещё другие падежи не считал.

Конечно, глупо говорить, что наши поэтессы пишут только о себе, любимых. Или нелюбимых. Это вовсе не так. Они пишут много о чём: о старости (что явно не пока о них), о маме, о бабушке и тумбочке, о сне и реальности, и, конечно, о «нём», кем бы он ни был, и даже об имманентности бытия. Но всё то, о чём они пишут, они пропускают через себя.

Обычно именно это и считается достоинством поэзии: поэт пропустил мир через себя, через своё сердце, и мы видим мир его глазами и так далее. Так бывает, особенно в женской поэзии. Но, возвращаясь к тому, с чего я начал: это либо этап, либо диагноз. А не зеркало воды, которое отражает вещи и явления только тогда, когда оно спокойно. Это, скорее, некая полупрозрачная турбулентность.

Мы смотрим на с тихи и видим мир, но всё равно мы видим, прежде всего, автора. Он, конечно, тоже интересен. Ну, раз, ну, два, но не всё же время. Я же не любовник поэтессы, чтобы меня всё время интересовала именно она. И мне хочется посмотреть на мир глазами автора, но без него самого. Хочется немного подвинуть его в сторону: не загораживай!

Но, может быть, это у меня просто старческое брюзжание. Стихи нервные, клокочущие, бурлящие, даже кричащие, как название одного из них: «ААААААААА». В них – боль (в 2-х стихотворениях Гелии и в 5-и Дианы). И, конечно, любовь (в 5-и стихотворениях Гелии и в 6-и Дианы). А также медицинско-физиологические детали – наверное, это сейчас модно.

Мир вокруг них кружится, вертится, колется, душит, возрождает и т. д.

Эта турбулентность кого-то может даже заворожить. Меня не завораживает. Впрочем, турбулентность – это, скорее этап. С возрастом человек успокаивается. Во всяком случае, должен.

Но чем больше я ругаю эти стихи, тем больше они мне нравятся. Не все.

У Гелии: «Старость и ярость», у Дианы: «Главное событие в жизни» и «Бабушка-тумбочка». Может быть, ещё что-то. Вопрос в том, что дальше?

А ещё мне не нравится подзаголовок интернет страниц, на которых я прочитал стихи Гелии Мигулиной и Дианы Никифоровой: ЛИТЕРАТУРА ЭПОХИ МЕТАМОДЕРНА И ТРАНСГУМАНИЗМА. Мне кажется, ещё рановато хоронить старый добрый мир. И хорошо бы помнить, что за любой революцией следует в той или иной форме реставрация. К поэзии это тоже относится.

Игорь Бурдонов

15 сентября 2020, вторник, 28-й день 7-й Луны.

8-й день 15-го сезона 白露 Бай лу — Белые росы.

3-й день 2-й пятидневки: Ласточки возвращаются.