Верлибр – вещь тяжелая. Не в смысле «громоздкая», а именно в смысле трудности для написания. Казалось бы – просто свободный текст. Но, тем не менее, позиционирующий себя как стихи. В чем его «стишность»?? («Стиховатость?»:) И как понять, стихи перед нами, или проза, да, к тому же, еще и дурная?

К сожалению, это мое высказывание применимо к первым двум стихотворениям в подборке Надежды Антоновой. Стёб на тему медведей и их бакулюма, стёб на тему кроликов. А ведь стихотворение – это текст, убавление-прибавление слов к которому меняет структуру-смысл-посыл-нерв… Всё меняет, короче! 

В этих двух текстах допиши еще по десять строк = выкинь десять строк. Не убавится и не прибавится…
«Стыдно-больно-страшно». Во-первых, зачин, посыл так сказать, – мол, «стихи писать – это такое, что ах!!! Стыд-боль-страх». А рожать? А по людям стрелять? А в больнице с умирающим сидеть? Так почему именно в стихи уперлись-вцепились? Я как Станиславский кричу: «не верю». Особенно финалу, ибо «до кровавых слез» – это уже настолько затерто, что аж пошло. 

Это дворовая такая сявка из начала 20 века, урчоночек такой: «вот я тебе – кровавыми слезами умоешься!» Этому уже тогда не верили, а с тех пор век прошел…
Живое стихотворение «Исход» тем не менее полно языковых неточностей. Сусло не может длиться. Даже в переносном смысле – не может. Рельсы – не токонесущая поверхность. Или мы говорим о метро? Но тогда мотив Исхода не смыкается с мотивом ГУЛАГа.
Пресловутое слово «Волнительно», пардон за рифму, Сомнительно. Тем более, применительно к мозговой кости…
Зато «Ирма» – вот пример настоящего верлибра: стихотворение, к которому не добавить и не убавить. С двойным-тройным-сквозным смыслом. С игрой и трагедией. Есть все!
Стихотворение «Быть» задумано интересно, а осуществлено громоздко и тяжеловесно. Набито словосочетаниями второго-третьего срока годности, как та самая бродячая сука блохами. Ловить себя надо. И бить по рукам, если захочется написать «бежать без оглядки», «затеряться в подсолнуховом поле», «мамин подол, пахнущий мятой и свежим хлебом», «смотреть на вечернее небо с тонким месяцем», «упоительно ощущать» … Вот это «упоительно» – особенно Сомнительно. 

Упоительно – из лексики гимназистки, пишущей в альбомчик подруге. Это отставание от жизни уже не на век – на полтора! Этот текст, к тому же, идет по кругу, никуда не поднимаясь. Утопленница приходит много раз. Нам вообще-то для того, чтобы понять, что происходит, и двух бы хватило, честно. Сильный замысел переходит в пугалочку с мертвой паночкой, которая, в свою очередь, переходит в занудствование.
«Полёт» – еще одно живое стихотворение. И задумка, и воплощение – все при нём. И тем обиднее, что автор недослушал себя в самом финале: проговорите-ка вслух НУСНИСЬСНИСЬ. То ли кись-кись-кись, то ли наф-наф и ниф-ниф. Примус могу принять – как отсылку к Мастеру и Маргарите. Но отсылка очень отдаленная и необязательная, и без этих намеков (примусных) все ясно. 

И примус тут выглядит так, словно автор «образованность свою показать хочет».
И финал – синичка за окном, кошка по имени Мыша внутри. Синичка почему-то прилетела на хлебные крошки. Увы – не ее это корм. Вы ее с воробьем попутали. Семена и сало – синичкам. А дальше пошли по классике – жеманное «не достать малышку», сакраментальное и протёртое до дыр «журавлем в небо» … И финал, который, собственно, и является именно стихотворением:
Сколько можно вспомнить за три этажа? А переломать много.
Третий год летаю, приземляюсь на твои грабли –
Никак не могу насмотреться.

Этому фрагменту не нужны стоящие перед ним высказывания. Они – разгонный блок. Но ракета, увы, не полетела. Мыши, синички, крошки, малышки, журавли – и как результат – перегруз.

Диагноз: перед нами таки поэт! Которому надо долго и упорно работать, выбивая из своих текстов лишнее, спасая их от ожирения, выспренностей, тяги к красивостям, устаревшей лексики, неумения слышать себя. И тогда останется – и в этой подборке тоже есть – много чего – сильного и настоящего.

Автор: Элина Сухова