СТРАНА НЕСБЫВШИХСЯ СНОВ
 
Жил да был на свете мальчик,
которому часто снились по ночам
чудесные разноцветные сны.
Просыпаясь утром раньше всех,
он выскакивал из тёплой постели,
чтобы скорее рассказать кому-нибудь
о тех удивительных и непонятных вещах,
которые приснились ему прошлой ночью.
 
Во снах мальчик видел словно воочию
неведомые моря, города и страны,
странных людей и необычных животных,
он летал высоко над спящей землёй,
нырял в холодные глубины океана,
знал языки всех зверей и птиц,
разговаривал силою мысли
с фантастическими существами,
прилетавшими из другого мира
на межпланетных кораблях.
 
Но взрослым и детям,
которые жили в обычном мире
и видели скучные серые сны,
почему-то не нравились
захватывающие дух рассказы мальчика,
и однажды кто-то из них,
желая побыстрее отделаться от него,
сказал, что так делать нельзя,
нельзя никому рассказывать
о том, что ты видишь во сне,
иначе твой сон никогда не сбудется.
 
Злые шутки всегда удаются,
и мальчик перестал рассказывать
друзьям и знакомым о своих снах,
хотя ему очень хотелось это сделать,
но желание сделать ночные сны явью
помогало ему терпеть, стиснув зубы.
Люди вокруг него успокоились
и даже слегка обрадовались тому,
что парнишка перестал раздражать их
своими глупыми историями.
 
Но вскоре мальчик понял,
как жестоко и подло его обманули.
Он молчал, но сны не сбывались,
и тогда он догадался, что им 
никогда не суждено сбыться,
потому что это были вовсе не сны,
сном было само его существование
среди несчастных и злых людей.
 
Он влез на холодный подоконник
распахнутого настежь высокого окна,
услышал в городском морозном гуле
знакомые крики чаек и близкий шум моря,
громко и радостно закричал: «Я здесь!»,
а потом широко раскинул руки
и улетел в страну своих несбывшихся снов.
 
«ЧЕЧЕНСКАЯ ВОДКА»
 (быль)
 
На Кавказе тогда война была.
Л. Толстой «Кавказский пленник»
 
Мало кто сейчас помнит
про «чеченскую водку».
А в «девяностых» это была
самая что ни на есть шикарная
прибыльная коммерческая тема.
Торгаши брали у чеченцев
«левую» водку на реализацию,
продавали, делили «кэш» –
и всё это происходило,
минуя карманы государства.
Другая страна была, что тут говорить,
и жили она тогда по иным законам.
Примерно, как звери в лесу.
 
Докатилась эта водочная тема
и до наших отдалённых мест.
Примчались к нам, в тихий городок,
на крутых японских иномарках
таинственные небритые кавказцы
в длинных кожаных пальто.
Директор торговой фирмы,
у которого я тогда работал,
был великий кидала и плут,
но новоявленные партнёры
о его подвигах ничего не знали,
а потому сходу ударили по рукам,
и через месяц мы получили
«на ответственное хранение»
целый эшелон водки.
Водку -- кстати, неплохую –
реализовали влёт.
А «хранение» было придумано,
чтобы налоги с оборота не платить.
 
Пришло положенное время,
приехали хозяева водки за деньгами,
а денег у нас нет.
Вложил их наш босс, недолго думая,
в какой-то другой мутный прожект,
он тогда квартиры с «откатом» скупал
у отъезжающих в Израиль.
Ну, тут начался шум, крики
«рэзать вас как баран будим» –
но уехали кавказские партнёры
всё-таки не солоно хлебавши.
 
Тогда ведь уже вовсю шла
первая чеченская война,
где-то там далеко-далеко
что-то стреляло и горело,
но всё это было как телешоу –
цинковые гробы тогда ещё
до наших мест не дошли.
 
И надо же такому было случиться,
что поссорился наш директор
с местной налоговой полицией –
пожмотился подарить ребятам
пару ящиков этой чёртовой водки.
Ну, завертелось...
Возбудили полицейские дело,
начали всех нас таскать:
«Ребята, вы патриоты или нет?
Они там наших мальчишек режут,
а вы их тут покрываете!»
 
И оказалось, – о ужас! –
что никакого договора
об «ответственном хранении»
у нас не было и нет,
забыли в спешке оформить.
А он «должон быть»,
иначе светит нам штраф
размером с городской бюджет!
 
И выход был только один –
ехать на Северный Кавказ,
искать там наших партнёров
и каким-то образом замиряться.
Потому как иначе попадут все –
получается, они привезли водку,
мы её продали, а где же налоги?
«Ку-ку, Гриня?!» –
говаривал известный батька Бурнаш
незадачливым «неуловимым мстителям».
 
И ведь не возникло у меня
тогда насчёт этой поездки
никаких сомнений.
Ни когда шеф меня озадачивал,
ни когда я в Минеральные Воды летел,
ни когда всю ночь на частнике
до этого аула чёртова
в объезд блокпостов добирался...
Утром прошёлся, идиот, по базару
под удивлёнными взглядами
бородатых жлобов в лыжных шапочках.
А тут ещё выяснилось,
что в гостинице местной
я чуть ли не единственный постоялец.
Словом, оказался я в этом ауле
типа «тополя на Плющихе»…
И даже когда приехали за мной
мрачные братья-партнёры
и повезли куда-то в горы,
всё мне ещё невдомёк было,
не верилось мне в плохое.
И только тогда, когда закрылась
за мной в глухом бетонном подвале
снаружи дверь на засов,
понял я -- что-то тут явно не так...
 
Кормили однообразно, но сытно.
Лампочка. Кровать. Ковёр на стене.
Для испражнений выдали ведро.
Но хотя бы с крышкой!
В общем, претензий не имею,
потому как сам дурак.
Угнетало одно -- языка не знаю.
Приедут, смотрят, переговариваются –
а о чём?
Дни идут.
Кажется, вечность тут сижу.
Вернее, лежу. Бока болят.
Отоспался, оброс бородой.
Скучно. Невесело.
Я с чеченцами учился вместе
и кое-что об этом народе
всё-таки знал.
Но одно дело рассуждать,
сидя дома на диване,
и совсем другое –
пытаться догадаться в подвале,
что же с тобою, дураком,
дальше-то теперь будет.
Чеченцы, они тоже разные бывают…
 
Как-то раз дождливой ночью
подняли, вывели, повезли –
непонятно, куда, зачем.
Офис какой-то, документы,
машинка печатная,
кепки милицейские…
Оказалось, что пришёл запрос
из нашей налоговой
в их налоговую полицию,
и теперь проблемы
начались не только у нас...
 
А ещё с гор спустились
злые бородачи с автоматами
и напомнили кое-кому,
что давно бы уже пора
вносить денежку на войну.
Местные налоги, так сказать...
А денежки у партнёров нет,
поскольку наш директор
их на «конгруэнтную» сумму
банальным образом кинул.
И вопрос теперь поставлен так:
либо он деньги отдаёт,
либо завтра с боевиками
мною вот и рассчитаются.
 
А пока меня просто прячут –
чтоб плохие люди не украли.
Обезопасили, так сказать.
Логично, но сильно не радует.
 
Ну, договорились, конечно.
Всю ночь печатал я тогда
на раздолбанной машинке
(компьютеров тогда не было)
пакет необходимых документов,
и даже ответ сам написал –
от их налоговиков нашим.
 
И случилась тогда у меня впервые
эта самая минута сомнения,
когда ледяным пламенем
меня под кожей обожгло,
и сильно пожалел я,
что ввязался в эту авантюру.
 
Рассвет уже брезжил,
когда посмотрел мне в глаза
главный чеченец Белал
и тихонечко так сказал:
«Теперь можно и тобой рассчитаться...
Деньги нам и самим пригодятся... Да?»
А через минуту засмеялся: «Шутка!»
Нехорошо так засмеялся, через силу.
 
И я вспомнил этот смех
через неделю, уже дома,
на допросе у следователя,
горячо убеждавшего меня,
«русского офицера»,
сдать «этих кровавых тварей».
И тут уже другое сомнение
на секунду ворохнулось во мне.
Подленькое. Мерзкое.
Захотелось отомстить
за страх пережитый,
за подвал этот затхлый.
Но я спросил себя –
а чем русский ражий майор лучше,
чем «эти твари»,
которые свой дом защищают?
И промолчал.
 
Но это всё было уже потом.
А тогда не было ещё рассвета
в моей жизни красивее...
Дождь закончился.
С неба ударило весеннее солнце.
Капли сверкали алмазами
на свежей листве «зелёнке».
Лужи разлетались на обочины.
Над распаренной пахотой полей
орало нахальное чёрное вороньё.
 
Мы мчались в МинВоды.
Теперь надо было успеть вовремя
доставить документы в наш городок.
На блокпостах я бодро выскакивал,
выкладывал руки на капот
и даже разок схлопотал по почкам
от какого-то яростного прапора
за «торговлю с врагом».
Помню длинные встречные колонны
с суровой пехотой на броне,
БТР на въезде в аэропорт,
с которого живописнейшие «махновцы»
из местного ополчения
собирали с проезжающих
синие «пятихатки»...
 
Я был счастлив.
Накрыло меня намного позже,
уже в номере гостиницы «Россия».
Я выпил купленную по дороге водку –
прямо из бутылки, словно воду,
и горько заплакал -- навзрыд.
 
А через пару лет я снова
прилетел на Северный Кавказ.
Но это уже была, как говорится,
совсем другая история...
 
Война эта однажды наконец-то закончилась.
 
Один из моих тогдашних знакомых,
отчаянный красавчик Шамиль,
утонул в самом начале нулевых,
спасая где-то под Уссурийском
во время очередного наводнения
совершенно незнакомых ему
русских девчонок.
 
Его старший брат Белал
уже в две тысячи первом
решил проведать меня
и приехал в тыловой армейский госпиталь
на кавалькаде из чёрных джипов,
и все тамошние солдатики –
и болезные, и здоровые –
ужаснулись и на всякий случай
бесшумно сыпанули кто куда
через высокий забор,
а начмед чуть не поседел от ужаса...
Было весело, приятно
и немного грустно –
оба мы с Белалом изрядно поседели.
 
А вот горячий парень Руслан,
мой друг по студенческим годам,
тот реально стал полевым командиром
и пролил много напрасной крови.
 
Шеф мой бывший уехал было
на землю обетованную,
но кинул там -- по слухам –
как минимум пол-Израиля,
и поэтому теперь обретается
уже где-то в Америке.
 
Я -- вот он, весь перед вами.
Жизнь продолжается…
 
НЕЖИТЬ
 
Детство моё, по счастью,
прошло в тех самых местах,
где творил поэт Анненский,
рисовали Перов и Левитан,
бродил с ружьишком по лесам
любитель охоты Ульянов-Ленин,
там, где потонули в болотах
героические конники Доватора,
спасался бегством Бонапарт,
словом, в тех самых заветных краях,
где так и хочется завалиться
в ласковые травы-ковыли
и неспешно разглядывать
пухлогрудые белые облака,
в звенящей полуденной тишине
плывущие над головами
высоченных мачтовых сосен.
 
Но детства не вернёшь,
сырая земля весною коварна,
поэтому приходится искать
сухой ствол упавшего дерева,
которых много понавалено
вдоль и поперек берегов
чёрной холодной ведьмы-Велесы.
 
Сидишь вот так себе,
греешься на солнышке,
пытаешься найти умные мысли
в своей беспутной голове,
беспричинно улыбаешься
приветливому зелёному миру,
и вдруг ощущаешь на себе
чей-то внимательный взгляд.
 
Мурашки бегут по телу,
волосы становятся дыбом --
кто-то явно смотрит тебе в спину.
Резко повернёшься сам
или найдёшь способ
тайком оглянуться –
вроде никого не видно.
Но ведь кто-то явственно
разглядывает тебя...
 
Может быть, зверь какой?
Но нет нужды зверю
так долго и пристально
тебя рассматривать,
у зверя своих дел по горло.
 
Или это человек смотрит из леса?
Но в этой глуши нет никого
на все сто вёрст окрест,
кроме доживающих свой век старух,
которым едва хватает сил
пару раз в неделю доползти
до местного магазина за хлебом.
Редкие прочие местные жители
открыты и приветливы,
охочи до неспешных разговоров,
готовы всегда показать дорогу
заблукавшему «москвичу»,
как принято испокон веку
называть здесь всех чужих.
 
Может, это турист или ягодник?
Но какие весною грибы-ягоды?
Туристы, те сплавляются гуртом,
прекрасно понимая,
что такое трудное предприятие
в одиночку не осилить,
ходят по лесу коллективно,
галдят и перекрикиваются.
 
Выходит так, что прятаться
человеку никакой нужды нет.
Но кто же тогда смотрит мне в спину?
Может, принесла нелёгкая
незнакомого лихого человека?
 
В деревне всегда заметно
присутствие чужих людей --
то трава не там и не так примята,
то ветка знакомая надломлена,
то след чужого сапога
чётко отпечатался в грязи,
птицы на припёке молчат,
собаки перелай злой затеяли --
и примет таких можно найти
превеликое множество.
 
Но и тут не сходится,
потому как любой человек в лесу
всегда рано или поздно
сам себя обязательно выдаст,
хрустнет сухой веточкой,
нет-нет, да и шевельнётся,
сдвинется с места, задышит,
так или иначе нарушит лесной покой.
 
Остаётся грешить
только на лесную нежить.
 
«Точно! Она, нежить», --
вспыхиваю я от догадки,
и в ту же минуту замечаю,
что приветливое синее небо
над головой моей
хмурится прямо на глазах,
в лесу быстро темнеет,
вода в реке журчит громче,
ледяным холодом обдаёт меня
порыв лёгкого ветерка,
вся природа вокруг поляны
съёживается, смурнеет, супится
в ожидании чего-то неприятного.
 
От нежити нет спасения,
против неё не помогают  
ни жаркая торопливая молитва,
ни многократное крестное знамение,
ни серебряная пуля крупного калибра,
нежить ничего и никого не боится,
поскольку питается людским страхом,
ей нравится так напугать человека,
чтоб мчался он, не разбирая дороги,
в ужасе прятался, где попало,
и боялся нос оттуда высунуть.
 
Какая она, нежить,
точно не знает никто,
потому что нет у неё
ни лица, ни тела, ни рук, ни ног --
нежить есть злой мёртвый дух,
сгусток негативной энергии,
поселившийся в том месте,
которое вдруг чем-то приглянулось,
и нужное обличье ей, нежити, придаёт
богатая человеческая фантазия,
которая и напридумывала
всех этих чертей, русалок, водяных,
упырей и прочую нечисть.
 
Жалко, что нет больше посредников
между людьми и нечистой силой,
городские экстрасенсы сплошь жулики,
а клыкасто-клюкастые старушки
все давно повымерли,
никто больше не умеет
договариваться с духами,
а потом мы сетуем:
то не так, это не этак, не идут дела.
Да как же им пойти,
если не чтим мы ни домовых,
ни леших, ни водяных,
или кем там ещё для нас
нежить прикидывается...
 
Но я-то как раз из местных,
кое-что в таких делах понимаю,
спасибо прабабке моей, научила,
в пастушеском детстве попривык
ко всяким лесным странностям,
и хотя страшно мне до жути,
холодный пот ручейками
бежит по моей спине,
сердце готово выпрыгнуть
из пересохшего горла,
но я успокаиваю себя,
монотонно раскачиваюсь,
напевая под нос что-то унылое,
отгоняя от себя плохие мысли.
 
Прабабка, та знала точно,
какую мантру-заговор
надо петь в таких случаях,
но разве теперь это упомнишь,
приходится полагаться
на инстинкты,
они редко обманывают.
Я мычу под нос нараспев
привычную колыбельную,
которую пел своим детям,
нежить стоит за моей спиной,
чутко прислушиваясь,
маракуя своей соображалкой,
что же со мной, таким вот, делать.
 
Нежить умная и хитрая.
То обернётся доброй старушкой,
одарит ребёнка конфеткой,
возьмёт его за руку,
чтобы навсегда увести за собой
в страшное неведомое место.
То заманит летом глупую детвору
искупаться в реке,
заморочит голову,
защекочет до смерти
самого весёлого малыша
и утянет его глубоко-глубоко
на чёрное дно.
 
А ещё нежить приводит из леса
трупы мёртвых людей,
пропавших давным-давно.
Батя мой своими глазами видал,
как вышел однажды из леса
самый настоящий немецкий солдат,
давным-давно убитый,
и побрёл себе куда-то
по своим гнусным фашистским делам.
 
Нежить любит старые кладбища,
водит туда горемычных людей
стреляться или вешаться.
Рассказывали мне, как при Никите
нежить повадилась было
водить с кладбища покойников
на колхозную свиноферму,
где несчастные свиньи,
издали чуявшие мертвяка,
подымали жуткий неистовый визг.
 
Ещё помню, как пару раз
блукали мы с дедом,
собирая спелую чернику,
нежить отвела деду глаза,
он от испуга потерял дорогу,
панически заметался
со страшными криками
по мхам между медных стволов,
а я, семилетний малец,
спокойно сидел и смотрел,
как стекает живица 
с подрубленной кем-то сосны,
потому что прекрасно видел
то самое место меж деревьев,
откуда мы вошли в черничник.
 
Дед мой вообще был чукав,
мнительный, он легко
приходил в неистовство,
от чего совсем терял голову,
и однажды в лесу нежить
завела его так далеко,
что вернулся он домой
только через четыре дня,
пройдя по лесам и болотам
сотню километров
аж до самого Нелидова,
чудом миновав Пелецкий мох,
в котором сгинуло народу
больше,
чем померло дома
в тёплой постели.
 
Я открываю глаза.
Солнце несмело вышло из-за туч,
вода в реке с лёгким плеском
несётся в далёкую Балтию,
лес тих и задумчив,
словно мой соседушка с похмелья,
спина моя затекла,
но уже высохла от пота,
желудок просит еды,
поэтому приходится вставать,
опираясь на длинный дрын,
без которого в этих местах
нынче ходить опасно,
мало ли кто там лежит под кустом.
Гадюк стало так много,
что страшно спать в доме –
они живут под фундаментом.
Вдруг какая-нибудь решит
приползти погреться у печи?
 
Нежить успокоилась, пропала.
Выжатый, как лимон,
то и дело спотыкаясь,
я осторожно шагаю
через заливной луг
напрямик к деревне,
заслышав голоса,
гул трактора,
облегчённо улыбаюсь.
Вроде бы выбрался.
 
Умываюсь в избе,
долго смотрюсь в зеркало,
разглядываю своё лицо,
глубоко запавшие глаза,
удивляюсь тому, что утром брился,
а вот поди ж ты,
как отросла щетина на щеках
всего-то за полдня.
 
Не забыть бы вечером
оставить домовому
на загнетке тёплой печи
немного молока и печеньку --
домовые, они страшно как
падки на сладенькое.
 
Завтра, пожалуй, схожу я
на заброшенный хутор,
где в стародавние времена
жил старик-колдун с красавицей-дочерью,
к которой посватался было
молодой местный учитель
церковно-приходской школы.
Жениха вскоре забрали на войну,
там он и сгинул,
а старый ведьмак, спятив,
решив утешить дочку,
принял обличье своего зятя,
якобы приехавшего на побывку.
 
Так и жили «молодые» год или два,
пока тайна не раскрылась,
когда пришёл с войны друг убитого.
Невеста вскорости повесилась,
прокляв перед смертью отца,
и теперь постылая душа его
бродит по окрестностям
в ожидании Страшного Суда.
А в детстве мы на том хуторе
самую сладкую малину собирали…
 
… Если с нежитью я договорился,
то неужели с каким-то старым хреном
завтра не смогу управиться?!...*
 
*на этом месте запись в найденной участковым тетради пропавшего гр-на С. обрывается.
 
 
САГА О ПОСЛЕДНЕМ ЗАВОДЕ
 
1.
 
Старый завод напоминал с высоты
огромное доисторическое животное –
гигантского птеродактиля,
который собрался куда-то лететь,
широко раскинул перепончатые крылья,
да так не смог оторваться от земли.
 
Теперь монстр медленно умирал,
кровля его корпусов трескалась,
постройки и здания ветшали,
кабели рвались, трубы лопались,
зарастал мхом и травою асфальт,
бетонные плиты забора то и дело падали,
открывая дорогу отрядам ночных мародёров,
которые уносили с территории всё,
что только попадалось им под руку.
 
Ещё недавно внутри теплилась жизнь,
люди спешили поутру к рабочим местам,
зажигали печи, запускали «линии» и станки,
наполняли машинные залы голосами,
грузили продукцию, копали траншеи,
латали горячим гудроном крыши.
 
Чувствуя людскую заботу о себе,
огромный железобетонный монстр,
раскинувшийся на всю окраину города,
успокаивался и чутко засыпал.
 
Он слышал, как один за другим
затихают, умирая, его собратья,
и давно догадывался, что обречён,
что время больших заводов уходит в прошлое,
в стране наступает эпоха сытой жизни,
гипермаркетов, красивых домов,
интернета, блогеров, фрилансеров,
быстрых машин и хороших дорог.
 
Его предпоследний руководитель,
прозванный «красным директором»,
имел тяжёлый и вздорный характер,
свято верил в то, что «скоро придут наши»,
поэтому упрямо не платил налоги,
жить по новым правилам не хотел,
загнал предприятие в банкротство,
оставил тысячи рабочих ни с чем,
а сам от расстройства заболел и умер.
 
Завод не понимал, что такое капитализм,
но точно знал, что должен служить людям,
рачительным хозяевам,
построившим его в глухой тайге
на благо великой страны,
чтобы из его ворот уходили в поля
тяжёлые зерновые комбайны,
собранные умелыми и сильными руками.
 
Завод помнил и любил ребят,
когда-то построивших его,
поэтому нового директора,
молодого и энергичного парня,
он встретил вполне дружелюбно,
с интересом наблюдая за тем,
как тот вникает в заводские проблемы,
бродит по огромным пустым корпусам,
спускается в мрачные подземелья,
долго смотрит с крыш заводских корпусов на мир окрест.
 
Доверившись воле нового хозяина,
старый монстр из последних сил
напряг огромные армированные балки,
державшие рёбра гигантских пролётов
над замшелыми стенами корпусов,
истекая болью неизбежных аварий,
согрел цеха теплом подземных трасс,
позволил рабочим безбоязненно
войти в свои обветшалые цеха.
 
2.
 
Но однажды утром молодого директора
арестовали и увезли в наручниках,
обвинив в нечестной покупке предприятия.
Люди начали ходить на работу всё реже,
а потом почти совсем перестали.
 
Незаметно прошёл год, потом другой,
бывший директор терпеливо ждал суда
в душной камере местного СИЗО,
слушал по ночам мерные звуки ударов
многотонного кузнечного молота,
верил и надеялся,
что завод дождётся его --
тот ещё работал, тот ещё жил.
 
По молодости лет
арестант наивно верил в то,
что государство действует всегда
разумно, рачительно и справедливо,
что новый праведник продолжает
начатое им возрождение,
строит, латает и ремонтирует,
вливая свежую кровь в старые жилы.
 
Но брошенный всеми завод,
ставший невольной жертвой
непонятных ему интриг и разборок,
в этот самый момент мучительно умирал,
его тело безжалостно рвали на куски,
резали на металлолом всё, что попало,
вырывали кабели, выдирали трубы,
разбирали по плитам здания,
новый директор хладнокровно
распродавал его имущество,
растаскивая всё мало-мальски ценное.
 
И однажды старый,
отчаявшийся,
никому не нужный
умирающий монстр
не выдержал.
 
3.
 
из прессы: «В городе Энск в четверг утром рухнула крыша в одном из цехов на территории бывшего машиностроительного завода. Из-под завалов извлечены тела шести погибших. Спасатели также обнаружили под завалами одну живую девушку, которая получила травмы и была госпитализирована в шоковом состоянии. Обрушение крыши на площади 2000 квадратных метров произошло около 12:55 по местному времени, то есть в обеденный перерыв, когда в помещениях было мало людей».
 
В мёртвых полуразрушенных корпусах
окончательно поселилась
мерзость запустения.
«Территория техногенной катастрофы,
место для съёмок футуристических ужастиков,» --
писали о заводе досужие блогеры.
 
Экспертиза ничего не прояснила,
в итоге какого-то завхоза
осудили за халатность
на целых полтора года.
 
Бывшего директора тоже вызывали в суд,
где долго задавали скользкие вопросы,
явно пытаясь повесить вину на него,
но выходило так, что в последний раз
завод ремонтировали ещё при нём,
а уж винить его за чужое бездействие
было как-то совсем странно и даже глупо.
 
Напоследок судья вдруг задала ему вопрос:
«Как вы считаете, отчего рухнула крыша?»
Он удивился, поскольку не был экспертом
по таким серьёзным и сложным делам.
Какого ответа она от него ожидала?
В зале повисла гнетущая тишина,
когда он ответил судье просто и ясно:
«Завод умер».
 
Он прекрасно понимал –
если пытаться объяснять им про то,
что заводы вполне живые существа,
которые всё чувствуют и понимают,
что их грозная и никем не изведанная сила
способна иногда жестоко мстить людям,
то собравшиеся в зале суда
просто сочтут его сумасшедшим.
Хотя как раз именно они, служители закона,
приложившие столько старания и сил
для того, чтобы поскорее убить завод,
казались ему сумасшедшими…
 
Но худа без добра не бывает,
и кто знает – не сядь он тогда в тюрьму,
то мог бы и сам
оказаться под упавшим пролётом.
 
Более того, он прекрасно понимал,
что до конца жизни
обязан благодарить Бога
хотя бы за то,
что тот избавил его от невыносимого чувства вины
за страшную смерть шестерых человек.
 
P.S.    из прессы: «Некогда гремевший на всю страну завод, построенный в Энске еще в 60-е годы, и приказавший долго жить после перестройки, сегодня, 20 марта 2019 года, снова напомнил о себе. Там случилось очередное крупное обрушение бетонных конструкций. Предыдущее было в 2007 году. Тогда погибли 6 человек. На этот раз только по счастливой случайности обошлось без жертв». 
 
Бывает, что Большое Зло
берёт своё начало из Большого Добра.
Так вышло и на этот раз.
 
Зло, разбуженное проклятием
умирающего монстра,
затаилось в заводских развалинах,
терпеливо ожидая своего часа,
чтобы отныне вечно и слепо
мстить людям,
предавшим и убившим своё детище.
 
Одинокий немолодой человек,
давно отсидевший своё
и покинувший город,
просыпался почти каждую ночь в поту
и напряжённо вслушивался в темноту,
пытаясь понять,
то ли это кузнечный молот
гулко ухает во тьме,
то ли яростно рвётся из груди
его собственное неугомонное сердце...
 
Он ждал своего часа.
 
НОЧНАЯ СМЕНА
 
вставай пошли
 
я слышу чей-то противный голос
но не хочу открывать глаза
меня охватывает отчаяние
тоскливо так, что хочется плакать
я снова в чёрно-белом аду
та же кровать, тот же вечер
всё те же опротивевшие лица
и нескончаемая ночь впереди
как будто смотрю один и тот же фильм
дежа вю с привкусом изжоги
вижу знакомые ободранные стены
за окном темно, деревня уже спит
значит, нам пора в ночную смену
Колян спит, сидя на кровати
Андрюха доедает из миски кашу
протягивает мне стакан чая
 
вставай пошли
 
говорю я своим соседям по аду
папиросы любительские
пустая бутылка андроповки
мне семнадцать лет, я студент
второй месяц живу в совхозе
рабы агрегата витаминной муки
гордо именуемые бойцами АВМ
с полей к нам везут силосную массу
потом всю ночь в свете прожекторов
я накидываю трехметровыми вилами
стебли сырой травы на измельчитель
сечка ползёт в барабан сушиться
мешки наполняются зелёной мукой
Колян вяжет их, Андрюха таскает на склад
через каждые два часа мы меняемся
утром заступают три свежих раба
после обеда приходят очередные трое
эту неделю мы работаем в ночь
ночная смена самая тяжёлая
 
вставай пошли
 
шатаясь, бредём на край деревни
навстречу первая смена, пьяные в ноль
кассетник гнусавит про девочку в баре
нам нравятся антисоветские песни
с понедельника ребяткам в ночь
уже месяц мы ждём замены из города
хотя расценки копеечные
но денег в конторе совхоза нам не выдают
боятся, что тут же сбежим
спасибо, что хоть кормят ещё
а нам и убежать никак нельзя
в отряде все штрафники, завалившие сессию
если уедешь, отчислят автоматом
один я идейный, комсорг факультета
студентам здесь всегда рады
халтуры много, расчёт едой и самогоном
копай, коли, пили, грузи, крась
в институте про нас явно забыли
поэтому безнадёга полная
все в совхозе пьют с утра до вечера
заехал как-то чистюлька-комсомолец
идейный вождь краевого масштаба
что-то понёс про соцсоревнование
ребята чуть не прибили его
 
вставай пошли
 
а вот наконец-то и летняя полночь
урча, грохочет наше чудовище
вечерняя смена похожа на зомби
они молча ковыляют, глядя сквозь нас
сил у них осталось только дойти до кровати
я подымаю с бетона осточертевшие вилы
взмах, второй, пятый, десятый
сначала мышцы болят и ноют
потом становится легче, вхожу в ритм
главное, ни о чём не думать
великий раздолбай Колян явно успел дунуть
дурь здесь растёт за каждым углом
она тут весёлая, тем-то и опасна
по обкурке трудиться тяжко, пробовал
прёт так, что мозги встают нараскоряку
толку с Коляна сегодня мало
вижу, как пацана замыкает
надо меняться, иду будить Андрея
 
вставай пошли
 
третий час ночи, грохот разносит мозг
Андрюха спит на пустых мешках
долго вяло матерится и трёт глаза
пытаясь понять, что мне надо
берёт у машиниста закурить
уходит вместо меня на вилы
с ним хорошо работать
он крепкий парень из рабочей семьи
а Колян педагогов сын и хитрован ещё тот
поначалу кидал железячки в зелёную массу
чтобы ломались ножи в измельчителе
пока привозили новые запчасти
можно было прикорнуть на часок
но совхозники быстро вычислили его
выдали хороших звездюлей
теперь Колян ждёт визитов деревенского стада
чтобы уронить рубильник на подстанции
типа корова рогами задела
 
вставай пошли
 
атас, горячая мука валит через край
но Колян ничего не соображает
его глаза пусты, хихикает, как идиот
зачем-то ползает под агрегатом
отбивается от нас с машинистом
да, этот сегодня уже не работник
жаль, конечно, а я-то хотел поспать часок
придётся ишачить вдвоём
сменное задание никто не отменял
Колян прыгает в истерике
пинает ногами рифлёную стену ангара
орёт нах.й нах.й нах.й нах.й
Андрюха навешивает ему леща
Колян странно смотрит на нас
убегает из ангара куда-то в темень
духота, когда же наконец утро
я меняю мешки, увязываю, уношу
снова меняю, увязываю, уношу
опять меняю, опять увязываю, опять уношу
на ходу то и дело проваливаясь в сон
ночь бесконечна как чёрная бездна
 
вставай пошли
 
пять утра, Андрей что-то кричит
толкает меня тыча пальцем
за его спиной огромное зарево
мать честная, это горит склад с витаминной мукой
куда мы таскаем мешки после смены
пожар пылает во всё небо
неужели наш Колян совсем спятил
Колян с упоением смотрит на пламя
его слёзы похожи на капли крови
свобода, пацаны, свобода, кричит он
мы неуверенно улыбаемся
потом тоже начинаем орать и прыгать
тело колотит нервная дрожь
по щекам течёт что-то солёное
в горле горький комок
сука, это ли не счастье
всё, теперь работы точно не будет
машинист мечется, люди, крики, пожарка
начальство вопит, мы не при делах
машинист подтверждает наше алиби
сам-то спал пьяный и ничего не видел
от греха подальше забиваемся в каморку
блаженно засыпаем до восьми
да идут они все со своей мукой
с радостью думаю я
веря, что завтра всё будет иначе
 
вставай пошли
 
заменят нас только через месяц
совхоз спишет на пожар все свои косяки
якобы сгорело в десять раз больше
причина замыкание проводки
осенью нас вызовут в крайком
где Андрюху премируют фибровым дипломатом
Коляна путёвкой на Кубу за триппером
а меня наградят Почётной грамотой ЦК ВЛКСМ
и где он теперь, этот сраный ЦК ВЛКСМ
наверное, там же, где моя дурацкая молодость
и тот тлеющий окурок,
который душной июльской ночью
кто-то нечаянно/незаметно
уронил в горячий мешок
с зелёной мукой

июнь 2021 г.