В ГОРОДЕ N

Тут мужчина, своё внимание уделяющий
Только автомобилям, футболу и мясу,
Носит трико – как символ, подтверждающий
Его принадлежность к рабочему классу.
А женщина, с чёрными подводками вокруг глаз
И с приоткрытыми пухлыми губами,
Тут входит в неудержимый, звериный экстаз
На стробоскопы воя ночами.
И тем, что эта жизнь является для них – первой,
Оправдывают ошибочно выкуренные сигареты.
У них, улыбающихся вместе с фруттелой,
Нет осознания того, что они смертны.
И не видно души – за тёмными стёклами очков,
И за введённым пин-кодом тоже – к сожалению.
Её не видно ни у ментов, ни у торчков
В городе пивнух и памятников Ленину.

ЕВАНГЕЛИСТЫ

Выщербленная дорога
Перед босыми ногами – бессильна.
Люди любят Бога,
И эта любовь взаимна.
На щебёнке корчился –
Была на кастетах драка.
И отрывок вспомнился
Из Евангелия от Марка.
Понаоставляли шприцов, ваты
И написанных от руки
На стенах подъезда цитат
Из Евангелия от Луки.
Не боятся абортов,
Промежность натирая рано.
И с наколками, где что-то
Из Евангелия от Иоанна.
Умеют магнитолы с жилами рвать,
На этом неплохое лавэ имея,
Перед сном не забывая читать
Евангелия от Матфея.
По убеждениям вроде нормальный,
И святой воды целая канистра.
Эй, кто крайний
В очереди Евангелистов?

МУЛЬТИКИ

Под вечер опять крики и шум за окном,
А я на полу смотрю телевизор в зале.
Как четверо отважных – борются со злом
В любимом мультипликационном сериале.

И вижу, как клан Фут становиться сильней.
Мне страшно, и для этого есть повод:
Я боюсь, что вдруг в какой-то из дней
Черепашки не смогут спасти город.

Но когда катаны Леонардо вверх поднимет,
Враг убежит, а друзья – поднимутся выше.
И тут я уже представляю, как вместе с ними
Гордо смотрю на горизонт с крыши.

Но маме про героев жизнь – своё поведала.
Когда её бьёт папа – я убегаю в спальню.
И в чём заключается план Шреддера,
Я – когда вырасту – обязательно узнаю.

ПРО ОТЦА

Прежде, чем о капсюль ударит судьбы боёк,
В его голове мыши сгрызут проводку.
Налей ему в стакан воды, и он превратит её –
Но только не в вино, а в водку.
После чего поведение его резко меняется,
А вместе с этим – и жизненный уклад семьи.
Но, пока он на своё имя ещё откликается,
Скажи ему, какой он хороший, и обними.
– Но не надо говорить мне таких добрых слов.
Ведь я не способен, сынок, плакать.
И устыдиться своих поступков… я не готов,
Чтобы меня совесть таскала, как собака.
Но я хотел бы рассказать тебе столько всего…
И плачет, а слюни текут, как чёрный гудрон.
Да, он хотел бы, чтобы я был лучше его.
Ну, или хотя бы, чтоб не был, как он.
А утром он пачку с чаем распаковывает
И думает: чего только не скажешь спьяну.
А жизнь всё подсовывает и подсовывает
Верёвки под гроб – чтоб опустить его в яму.

ЧЕЛОВЕК С МОНЕТЫ

о красоте этого человека судить
можно по изображению на монетах.
он просунул в иголку судьбы нить
и своё имя вышил на континентах.
человек надел – пиджачную пару
и гладко зачесал назад волосы.
он медленно пережёвывает сигару,
от которой отходят сизые полосы.
рациональный, расчётливо мыслит.
он – сильнее всех обстоятельств.
этот человек ни от кого не зависит,
и никаких у него нет обязательств.
есть лишь всемогущества перст,
позволяющий всё у всех брать.
но заходя по ступеням в подъезд
каждый раз ему хочется знать –
сквозь жизненную круговерть:
кто там скребёт все эти месяцы?
и присмотревшись – увидел смерть!
поймав её взгляд из-под лестницы

ГЛАЗА

Акт покаяния, акт терпения… акт тоски,
Прервался от взмаха волос – закинутых за плечо.
И достаточно было мельком увидеть её соски,
Чтобы произнести только одно слово: «ЕЩЁ!»
И, прикоснувшись к ней, – я увидел, как она
Прочно связана со всем этим миром,
И, стоя лицом к лицу и заглянув ей в глаза,
Почувствовал импульс, как перед Большим взрывом.
Людей, прыгающих с обрыва, – тяжело удержать.
Но для чего они совершают такие поступки? –
Чтоб в водоёме глаз её воздухом дышать
Через выставленные… на поверхность трубки.

РОБОТ

– Я, базовые эмоции проявляя,
Её, к себе прижав, – целую.
И, наверное, так же – страсть утоляя,
Я целовал бы всякую другую.

Но чего ищу – ни в одной из них нет.
И, меняя женщин, между тем
Надеюсь: сердце ещё вспыхнет,
Чтобы, дымясь, погаснуть насовсем.

Мои победы – это ли не искусство.
И утром ложится свет на мою постель.
Но от силы вновь обретённого чувства
Мои глаза – не становятся голубей.

И с чем идёт настоящая битва,
Шагнув на порог изменений, – увидел мужчина.
И после много раз пройденного цикла
На его лбу прорезалась глубокая морщина.

И В СОТЫЙ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ

– Ты меня хочешь? – спрашивает она.
А я в ответ только поднимаю брови.
А потом сигарета, покрывало, луна…
И мы долго с ней стоим на балконе.
А внизу под нами – горящие фонари.
И сигнализация, меняющая мелодии вой.
И все наши слова, растворяясь в любви,
Становятся очень сладкой водой.
Она на время стала моему сердцу милая.
И я, преисполнен нежности в минуты такие,
Обнимаю и думаю: она красивая.
Да, впрочем, как и все остальные.

EUPHORIA

история этой любви началась
с касания водной глади.
она на ракушку вдруг отвлеклась,
когда он подошёл к ней сзади.
придавили на горизонте море
с розовыми подпалинами облака.
и, обмениваясь словами, эти двое
глядели на птиц издалека.
слова очень важны оказались
для смысла и вдохновения.
друг друга (когда прикасались)
выталкивали в другое измерение.
и она почувствовала его язык,
будто это какой-то подарок.
и губы сладкие в этот миг,
и воздух становятся жарок.
а от лёгкого дуновения ветра
по её ногам проходила дрожь.
каждому – по половине от секрета,
который гранат разрезает, как нож.
и каждый из них ещё любит
прогуливаться летним вечером.
но время пройдёт, и им будет
говорить друг другу не нужно и нечего.

В ОТРЫВ!

Вначале меня держали в кругу
Отец и мать, вцепившись клыками.
Но они знали, что когда-нибудь я уйду,
И меня заранее наградили кулаками.

Жизнь под оглоблю затащил,
Гоню, растрепав с телеги солому.
И свой поворот с топотом проскочил:
Я к обрыву мчусь, а не к дому!

Травился, резался и стрелялся,
Жизнь не считая главным даром.
И по небу прошла молва, когда преставился,
Что к ним прибыла душа со шрамом.

Зло – порождает только зло.
И можно, не только словом ранить.
А идти наверх – всегда тяжело:
Флешбэки утяжеляют память.

С закрытыми глазами нашёл дорогу,
Которая – отвела меня в убежище.
Но у ворот на подходе к Богу
Архангел потребовал всё колюще-режущее.

От тормозов – остался чёрный след.
Я медленно вознёсся над полями.
И резко прищурившись – я увидел свет
И Его белые, тяжёлые руки с перстнями.

И вот, настал для меня момент важный,
Я пошатнулся – когда в Него взглядом врезался.
А с земли доносился мат пятиэтажный
Всё то время… что я исповедовался.

ДОБРЫЙ БОГ

Они Его – на стенах репостят –
Не молиться же им в пустоту.
И взамен на деньги, что просят,
Люди очень добры к Нему.
К Тому, кто являет чудо и слово.
И, придя к решению верному,
Они отличили одно от другого,
Уделив внимание первому.
И кто говорил про конец света?
Посмотрите, какой чудесный день.
А всё, что Он отбрасывает, – это
Всего лишь длинная тень.
На неё не надо так реагировать
И время понапрасну тратить –
Ведь, чтобы Его процитировать,
20-ти символов хватит.
И тут же – Явивший чудо и слово
Пришёл к решению верному,
Отличив одно от другого –
Уделил внимание первому.
И вот Он оставил Свой трон –
Послав ракеткой волан.
И пока Бог играл в банминтон,
На земле… обоготили уран.

ЖИЗНЬ ЭТОГО ПАРНЯ

если слово стало законом,
его уже не отменить.
и, глядя с балкона,
парень учится жить.
мать тогда крепко держала,
когда отец характер ковал.
но в излом заскрипело жало,
тужился, затвердел и упал.
и вот, водный дым тянуть
он начал щеками впалыми,
расстегнув олимпийку по грудь
с выбитыми инициалами.
и, исследуя любовь
удивительными приёмами,
слушал, как крики их вновь и вновь
сменяются стонами.
одну из них под утро выпер –
закончилось свидание.
и – как по волшебству – трипер
в печенье с предсказанием.
выбравшие не ту сторону
расплачиваются теперь.
подельник обещал, что поровну,
но не открыл даже дверь.
ну а дальше, ваще вилы…
было не избежать разговора.
сегодня прирост личной силы
даёт в тонировке приора.
и вот уже в ворохе листьев
мерещится могильный холм.
ножевое сменяет выстрел.
упал на апперационный стол.
как скальпель – память режет.
он обернулся в самое начало,
а там его никто не держит.
и отца… давно не стало.

ПТИЦЫ

У влюблённых есть воспоминания,
Которые никогда не померкнут.
А какие они преодолевают расстояния –
Это видно только сверху.
И всё это неподдельно и честно
У птиц – в отражениях глаз.
Чьи полёты с места на место
плавно перерастают в затяжной экстаз.
Но от тебя это – за очками скрыто.
А снять их — тебе ничего не мешает.
Ведь превышения лимита
По этому предложению не бывает.
…И кричат тебе: Полетаем давай!
Росчерк – сразу оставляя следом.
И там, где у одних блю скай,
У других там голубое небо.

ДИКАРИ

это не дети, а звери
с когтями на лапах,
не отклоняясь от цели,
идут на запах.

алкоголь или табак –
что попробовать первым?
и только сжатый кулак
придаёт в себя веры.

не нужен – повод веский,
если плечом задели.
а этот запах резкий
от того, что вспотели.

где доносятся вопли
от прямых попаданий,
там кровавые сопли
летят на камни.

и прям
на пороге школы
завязалась у детей драка,
в головах у которых
глаголы
без мягкого знака.

КАРТИНА МИРА

Перед холстом сидит на стуле
Тот, кого от зачатия до аборта
Столько раз упомянули всуе,
Что Он уже сбился со счёта.

Помня, как мир положив на колено,
Сотворение жизни отметить хотел.
И испёк банановый пирог с кремом.
И хоть в чём-то Он преуспел.

Долгое время спускал на тормозах,
но становилось только хуже,
и с чистой ненавистью в глазах
подумал об этом – и тут же

у Бога появился напиться повод –
когда, над картиной кисть воздев,
оставил: разруху, болезни, голод
и подпись…
праведный гнев.

АЛЁНУШКА

Сидит, как дурочка, с волосами нечёсаными,
И от тоски потихоньку вниз с камня валится.
А они в кредит понабрали машин с пылесосами
И друг другу, за столом сидя, улыбаются.
И никто пока не блюёт – и это здорово!
Боже Мой, сколько удовольствия в застолье,
Каждый раз всуе упоминая Того, которого
В конце распяли, но нет – это не спойлер.
Постепенно эти люди придут в себя,
И по стенам поползут посты с кучами лайков.
Им есть из чего выбрать, выбор у них есть всегда –
От эвтаназии до инцеста, от рибока до найков.
И душа, как кукла в руках у чревовещателя,
Которая как-то быстро – что удивительно –
Начала зависеть от достатка обладателя.
И от того-то весь этот мир стремительно
Со своими пылесосами в тартарары катится.
И на куполах уже ни крестов, ни золота…
И у Васнецова Алёнушка больше не отражается
На тёмной поверхности омута.

FIRE BIRDS

перед входом в ночной клуб
пахнут, как журнальный глянец.
у причастных к тайне его губ
на щеках румянец.

в головах – раздался треск.
такого – сами не ожидали.
и вспыхивать начинает блеск
в глазах – когда раздували

огонь – плавящий металл,
делая за выдохом вдох.
всё, как по инструкции – писал
которую сам Бог.

от клуба до дома по темноте
дорога ведёт через мост.
он звякнул пряжкой на ремне.
она собрала волосы в хвост.

и с агрессией в движениях
отдаются удары в позвонках.
у стоящей на коленях
бёдра в синяках.

неподдельные эмоции показали.
воспалённые от оргазма – в конце
с переизбытком всё испытали,
выявив улыбку на лице.

и пока от ощущения прекрасного,
обнявшись, лежали на боку,
опускался туман от красного
мальборо, закуренного наверху.

ЦВЕТ МОРЯ

вот оно – то самое начало
для стихотворной строки:
когда волной накрыло одеяло,
распахнули раковины языки.

это сложная эмоция, тонкая.
сжимаю кольцо с ключами.
простынь на дне комкая.
поросшую коралловыми кустами.

подставляешься нужным местом.
в желании испытать приятное.
для ключа в сундуке разрез – там
сокровище, в сумме кратное…

и в запределы – через живот –
сознание ушло – далеко за буйки.
у рыб, открывающих пересохший рот,
от оргазма хлопают плавники.

вынырнув на жаркий берег юга
и от любви сделавшись солёными,
лежим и смотрим друг на друга
я – голубыми, ты – зелёными

и ты для меня свои открыла,
не пряча в чёрных ресницах –
для того, чтобы можно было
в эти глаза… влюбиться.

ХЕРУВИМЫ

Спускаясь по белой мраморной лестнице,
Они еле-еле касались ногами ступеней.
К той, что так убедительна в роли девственницы,
Полощущей рыбацкие сети в морской пене.
И херувимы, не обронив ни единого слова,
Дольше, чем принято, на это смотрели.
На то, как рыбаки радовались своему улову,
Пока их внучки ложились в чужие постели,
Зажмуривая от страха глаза – считая до десяти,
Рожали воров и убийц с ангельской внешностью.
Которых, как оказалось, некому было спасти,
Конвоиры бьют с минимальной погрешностью.
Человек не виновен, пока не доказано обратное.
Каждому после этих слов – по их делам воздали.
И было у них над головами небо квадратное,
И с синих спин… крылья херувимов свисали.
А сердца стали что камни – почернев от злобы.
В которых, для Божьего чуда не осталось места.
На тюремных дворах уши свои заткнули, чтобы
Не слышать симфонию небесного оркестра.
И улететь отсюда – им решётки не дают.
В последний день не нашли напильника в хлебе.
Остаётся теперь… найти в земле приют,
Раз не получилось найти его в небе.

СЫН

– Ну, вот Я и дома. Здравствуй, Отец!
Рассказать Тебе, как всё было?
А были гвозди, страдания и венец…
Мне оставалось лишь их собрать воедино.
И своей любовью – подавляя чувство мести –
Я им кричал: Не надо со Мной так,
Как с манекеном на краш-тесте.
А они в ответ: Разожми-ка кулак…
Но, все эти шрамы – побелеют к маю
И будут напоминать – только о любви.
Так что – бейте! И пусть вас не смущают
Сейчас слегка влажные – глаза Мои.
А когда Меня уже прижали к кресту,
Тут-то всё и собралось в одну картину…
Здравствуй, Отец! Я забрался на высоту,
Которая не многим под силу.

ДОЛГИЙ ОБЕД

– Мама, смотри: люди с копьями за окном.
И тычет в них пальцем, болтая ногами на стуле.
– Ешь молча! Не разговаривай с набитым ртом,
А то услышат… и начнут произносить Твоё имя всуе.
А когда они в дом вошли – через дверь – Он встал!
Кроме самих себя, им сегодня есть, кого винить.
А когда трижды прокричал петух – один предал,
А другой, вытряхнув серебро из мешка, начал ныть.
А остальным было наплевать на Его страдания.
В очереди, как в сбербанке, между собой жужжа,
Им до зевоты скучны все эти бесконечные колебания.
А разорви полиэтилен их душ – там одна жижа.
Но вера – это ж не чётки, и её не слепишь из хлеба,
Она требует слишком много обязательств.
И Ему пришлось вести их за собою следом,
Закрывая лицо от камней и ругательств
И на обратную дорогу – не оставив никаких сил.
В сторону Женщины с креста кричит: Мама!
– Сынок, кушай – давай! А то уже весь суп остыл.
Он кивнул… и продолжил есть, как ни в чём не бывало.

***

Прощение последует сразу за страданиями.
И в конце концов, человек человека пожалеет.
Ты нашёл те заповеди – ведомый знаниями.
А если не умеешь читать, попроси тех, кто умеет.
У человека с человеком случилось свидание.
И на звериных шкурах она у костра руки греет.
Ведомый желаниями – ты нашёл то сияние.
А если не умеешь любить, попроси тех, кто умеет.
Человек всю жизнь идёт к золотому порогу.
Под ногами вид камней видом глины сменяется.
Ведомый интуицией – ты вышел на ту дорогу.
А если ошибся, спроси у тех, кто не ошибается.

В РЕЛИГИИ И ФИЛОСОФИИ…

в религии и философии эта тема важная:
нормативно-оценочное есть во всём этом.
и в художественном осмыслении каждая
категория обозначена своим цветом.
добро – это значит – страдания,
оно так просто в жизни не даётся.
и вот уже на звук учащённого дыхания
зло, как крокодил, медленно крадётся.
чтобы понять, на что оно способно,
нужно лишь заглянуть в его глаза.
в момент триумфа выглядит бесподобно
в скульптурных барельефах изображение зла.
и благодаря репродуктивным функциям жить
продолжается зло в людских пороках.
но даже оно – не в силах погубить
добро в его непонятных истоках.

ПЛОД

Вдали от золотых арок
Их змей в тени поджидал.
И как на большой подарок,
На спелый плод указал.
— Брать или нет, сама решай!
Но это для нас под запретом.
Я доверяю тебе, не заставляй
Меня пожалеть об этом.
И единственный недостаток,
Который был ими замечен —
Запретный плод сладок,
Да жаль, что червём помечен.
Они, придя в райский сад,
Насладились яблочным вкусом,
И, пока он глядел на закат,
У неё вспух нарыв от укуса.

ЕСЛИ ЛЮБИШЬ…

Где-то спрятаны от сердца ключи,
Которые тут все ищут дружно.
И если любишь — то не молчи!
Об этом ведь говорить нужно.
И, найденный ключ вставив в замок,
Люди стоят напротив друг друга,
Озвучивая своего счастья восторг
Внутри очерченного лепестками круга.
И от громких и страстных слов
У младых царевен щёки горят.
Каждый о любви рассказать готов.
Ну, и пока о ней — они говорят,
Тут, вдоль моря и к вершине гор,
Протянув свои яркие нити — живые,
Пальцами сплели красивый узор
Влюблённые глухонемые.

БРАК

В ЗАГС по голубиному помету
Они пришли и расписались.
Формально проявляя заботу,
Убедительными казались.
Клятва быть вместе до гроба
Привела к подчинению.
После чего возникла злоба
И наступил конец терпению.
Каждый друг друга ненавидел
За узы, которыми связывают.
А любовь никто и не видел –
Все только про нее рассказывают.
И они уже на самом краю,
А сзади – битой посуды груда.
Теперь, чтоб сохранить семью,
Нужна не мотивация, а чудо.
И бросаясь фразами громкими
В публичной семейной ссоре,
Их погребла под обломками
Рухнувшая конструкция вскоре.

ЧЕЛОВЕК С МОНЕТЫ

О красоте этого человека судить
Можно по изображению на монетах.
Он просунул в иголку судьбы нить
И своё имя вышил на континентах.
Человек надел пиджачную пару
И гладко зачесал назад волосы.
Он медленно пережёвывает сигару
От которой отходят сизые полосы.
Рациональный, расчётливо мыслит.
Он — сильнее всех обстоятельств.
Этот человек не от кого не зависит
И никаких у него нет обязательств.
Есть лишь всемогущества перст
Позволяющий всё — у всех брать.
Но, заходя по ступеням в подъезд
Каждый раз ему хочется знать.
Сквозь жизненную круговерть
Кто там скребёт все эти месяцы?
И присмотревшись — увидел смерть!
Поймав её взгляд из-под лестницы.

ОТЧИЙ ДОМ

Смерть смердит по углам невыносимо,
Придя сюда, чтоб всё подытожить.
Сделав то, что было необходимо,
Самое дорогое смогла уничтожить.
Провода от земли — на четыре метра
На крюках с изоляторами, вкрученных в сруб.
А в доме форточка хлопает от ветра,
Прямо в той комнате, где лежит труп.
Ведь когда человек перестал дышать,
То с миром закончила общение в нём
Не надеющаяся на снисхождение душа,
Сбежавшая воздушно-капельным путём.
Дом деталями наполнен, не находящими
Продолжения в сюжетной линии.
И кукла, взглянув глазами ненастоящими,
В конце их прикрыла веками синими.
И к лежащему на диване потянулись тени,
И он, как снег, сполз с рифлёной крыши.
Просто зайдя в кадр вместе со всеми,
Он через пятьдесят четыре года вышел.
И себя помянуть пошёл к хлебу и воде,
Ощущая пальцами на скатерти волокна.
А чтобы усопший не блуждал в темноте,
Дом его зажёг все окна.

ДОМ

Когда в твой новый дом вошёл
Ты сидел с поникшей головой.
И мне пришлось сесть за стол
Что бы выпить с тобой.
И ты сказал: -Я сижу тут
Ни разу так и не открыв дверь.
А там, толи поют, толи ревут.
Сынок, не уверен, где я теперь.
Но, спасибо что зашёл. Не ожидал.
Сейчас от всех я нахожусь вдали.
Комья вскопанной земли.
После смерти может показаться
Тому, кто продолжает дальше жить,
Что здесь нечем заниматься
Кроме как плакать и скорбить.
По ощущениям это не ад и не рай.
Но, что бы это ни было,
Являясь третьим местом, знай
Это последствие моего выбора.
И тут полным-полно времени
Чтобы подумать обо всём,
От внешнего мира в отречении
Первородную ярость гася огнём.
И ложиться не могу в постель
Не обращая внимания на мух.
Сынок, укажи мне на дверь
Тут же все мёртвые вокруг.
На слушании был оглашён вердикт
И я не против обвинения.
И тут он… замолчал на миг.
И не было сердцебиения.

ДВЕНАДЦАТЫЙ АПОСТОЛ

Апостол, объекту придав сложность,
Выслушал незаслуженные оскорбления.
Но строчная буква не даёт возможность
Богу оправдывать Его поведение.
И имя Спасителя крупным шрифтом
Высекли плётки-девятихвостки.
И пока секли с разбойничьим свистом,
Латунные подсвечники утонули в воске.
И буква, превратившись в заглавную,
Коленнопреклоненным сделало слово.
После чего Иуда зашёл в ванную
С бритвой и в майке поло.
Глаза как амальгама потемнели,
Когда решил приблизить зрение.
И точно так же слова чернели,
Втягивая в своё вращение.
Поводов для радости осталось мало.
И, улыбаясь пересохшим ртом,
Тело его, накрытое покрывалом,
Осело как могильный холм.
И за помин выпив яблочной водки,
О нём оставила святая братия
На жёлтой бумаге текст — короткий,
Как жизнь у подножья распятия.

БОЖЬЯ ПЕТЛЯ

Все начинается со взгляда в темноту
И с притчи, рассказанной с убеждением.
А для тех, кто выберет дорогу не ту,
Это будет последним предупреждением.
Нося на цепочке грех, как напоминание,
Страх заставляет прислушиваться к шагам.
И все мы, пребывая в режиме ожидания,
В конце припадете к его ногам.
В цитировании стихов такая серьезность,
Особенно к моментах обращения к Богу.
На ваша воспроизводимая религиозность
В нем вызывают только изжогу.
Добрые поступки – вознесут на небеса!
И пока вы в ожидании свободных мест,
Послушайте, какие у ангелов голоса
В рекламе косметических средств.
И тут уже все помечено своим цветом.
Он наклоняется отпить из белой чашки,
Видит обсыпанный сигаретным пеплом
Расстегнутый ворот своей черной рубашки.
А еще видит, что у живущих на этой земле,
Которую он имеет честь представлять,
Вместо мозгов навоз в голове.
И что еще вам после этого сказать?!
В чудеса – давайте, и дальше верьте!
Для нищих и некрещенных – нет ценника.
Ну, а все остальные на случай смерти –
Зовите священника!

ПРЕКРАСНЫЕ СОЗДАНИЯ

По намеченным контурам новой любви
Были связаны пинетки из голубой пряжи.
И весь мир, обращенный к ним в эти дни,
Лучами солнечными рядом ляжет.
Жизнь детей от взрослых отличается:
Экспрессией, насыщенностью красок
И добротой, что физически не помещается,
Судя по отсвету на лицах без масок.
Эти создания – чересчур умиляющие,
К ним мера восторгов идет напрямую.
А кадры из жизни настолько потрясающие,
Что кажутся отрисованными вручную.
В мире мультиков с дорогами ровными,
С двух сторон украшенными цветами,
Каждый из них с невероятно огромными,
Полными наивности и ожидания глазами.
Но, наигравшись дома игрушками с полок,
Уйдут за гаражи и винные магазины.
И с коллекциями православных наколок
Вместо мальчиков вернутся мужчины.

УЛИЧНЫЕ ГЕРОИ

Ссадинами, ушибами и шрамами
Исказились некогда красивые дети.
В миру именуясь теми самыми,
В лобную кость трубой метя.
И по голове ударив посильнее,
Железка со звоном падает у ног.
Которая от крови тут же темнеет
И распадается на чёрный порошок.
И все эти шрамы в свете утреннем
Оттого, как распорядились свободой.
Дети – это бриллианты с внутренним
Пороком, созданным природой.
И свои увечья домой принеся,
С языком, прилипшим к гортани.
Они, в делах проявив самих себя,
Даже спят со сжатыми кулаками.
А проснувшись, глядят с сожалением,
Видя, как мать поменялась в лице.
И вот именно с этим ощущением
Они и остаются в самом конце.

ДОРОГА ДОМОЙ

Она из пятиэтажного здания
Вышла, покрыв голову платком.
У неё внутри цикл созревания,
Но ещё рано сцеживать молоко.
Мысленно ребёнка за собой волоча,
Она спешила избавиться от него.
И, выйдя вместе с кюреткой врача,
Тот плюхнулся в жертвенное ведро.
И пьёт из ведра теперь кровь душа,
Чтобы на время стать живой.
Из мира духов в этот мир пришла
Для разговора с единственной той.
И, закрывая глаза в холодном поту,
Мать вдруг, через сигаретный дым,
Когда подносила стакан ко рту,
Увидела, что перед ней её сын.